Неточные совпадения
Комната эта была не та парадная, которую предлагал Вронский, а такая, за которую Анна сказала, что Долли извинит ее. И эта
комната, за которую надо было извиняться, была преисполнена роскоши, в какой никогда не
жила Долли и которая напомнила ей лучшие гостиницы за границей.
Кроме страсти к чтению, он имел еще два обыкновения, составлявшие две другие его характерические черты: спать не раздеваясь, так, как есть, в том же сюртуке, и носить всегда с собою какой-то свой особенный воздух, своего собственного запаха, отзывавшийся несколько
жилым покоем, так что достаточно было ему только пристроить где-нибудь свою кровать, хоть даже в необитаемой дотоле
комнате, да перетащить туда шинель и пожитки, и уже казалось, что в этой
комнате лет десять
жили люди.
Ноздрев был очень рассержен за то, что потревожили его уединение; прежде всего он отправил квартального к черту, но, когда прочитал в записке городничего, что может случиться
пожива, потому что на вечер ожидают какого-то новичка, смягчился в ту же минуту, запер
комнату наскоро ключом, оделся как попало и отправился к ним.
— Все это хорошо, только, уж как хотите, мы вас не выпустим так рано. Крепости будут совершены сегодня, а вы все-таки с нами
поживите. Вот я сейчас отдам приказ, — сказал он и отворил дверь в канцелярскую
комнату, всю наполненную чиновниками, которые уподобились трудолюбивым пчелам, рассыпавшимся по сотам, если только соты можно уподобить канцелярским делам: — Иван Антонович здесь?
Не явилась тоже и одна тонная дама с своею «перезрелою девой», дочерью, которые хотя и
проживали всего только недели с две в нумерах у Амалии Ивановны, но несколько уже раз жаловались на шум и крик, подымавшийся из
комнаты Мармеладовых, особенно когда покойник возвращался пьяный домой, о чем, конечно, стало уже известно Катерине Ивановне, через Амалию же Ивановну, когда та, бранясь с Катериной Ивановной и грозясь прогнать всю семью, кричала во все горло, что они беспокоят «благородных жильцов, которых ноги не стоят».
— Ты не поверишь, ты и вообразить себе не можешь, Поленька, — говорила она, ходя по
комнате, — до какой степени мы весело и пышно
жили в доме у папеньки и как этот пьяница погубил меня и вас всех погубит!
А тут Катерина Ивановна, руки ломая, по
комнате ходит, да красные пятна у ней на щеках выступают, — что в болезни этой и всегда бывает: «
Живешь, дескать, ты, дармоедка, у нас, ешь и пьешь, и теплом пользуешься», а что тут пьешь и ешь, когда и ребятишки-то по три дня корки не видят!
— Я иногда слишком уж от сердца говорю, так что Дуня меня поправляет… Но, боже мой, в какой он каморке
живет! Проснулся ли он, однако? И эта женщина, хозяйка его, считает это за
комнату? Послушайте, вы говорите, он не любит сердца выказывать, так что я, может быть, ему и надоем моими… слабостями?.. Не научите ли вы меня, Дмитрий Прокофьич? Как мне с ним? Я, знаете, совсем как потерянная хожу.
Я гнева вашего никак не растолкую.
Он в доме здесь
живет, великая напасть!
Шел в
комнату, попал в другую.
— Великодушная! — шепнул он. — Ох, как близко, и какая молодая, свежая, чистая… в этой гадкой
комнате!.. Ну, прощайте!
Живите долго, это лучше всего, и пользуйтесь, пока время. Вы посмотрите, что за безобразное зрелище: червяк полураздавленный, а еще топорщится. И ведь тоже думал: обломаю дел много, не умру, куда! задача есть, ведь я гигант! А теперь вся задача гиганта — как бы умереть прилично, хотя никому до этого дела нет… Все равно: вилять хвостом не стану.
Нехаева
жила в меблированных
комнатах, последняя дверь в конце длинного коридора, его слабо освещало окно, полузакрытое каким-то шкафом, окно упиралось в бурую, гладкую стену, между стеклами окна и стеною тяжело падал снег, серый, как пепел.
Он вздохнул свободнее, когда Анфимьевна ушла. Шагая по
комнате, он думал, что
живет, точно на качелях: вверх, вниз.
Жил я не в трактире, а у сестры мачехи, она сдавала
комнаты со столом для гимназистов.
Пролежав в
комнате Клима четверо суток, на пятые Макаров начал просить, чтоб его отвезли домой. Эти дни, полные тяжелых и тревожных впечатлений, Клим
прожил очень трудно. В первый же день утром, зайдя к больному, он застал там Лидию, — глаза у нее были красные, нехорошо блестели, разглядывая серое, измученное лицо Макарова с провалившимися глазами; губы его, потемнев, сухо шептали что-то, иногда он вскрикивал и скрипел зубами, оскаливая их.
Возвратясь в Москву, он остановился в меблированных
комнатах, где
жил раньше, пошел к Варваре за вещами своими и был встречен самой Варварой. Жестом человека, которого толкнули в спину, она протянула ему руки, улыбаясь, выкрикивая веселые слова. На минуту и Самгин ощутил, что ему приятна эта девица, смущенная несдержанным взрывом своей радости.
Клим ожидал, что жилище студента так же благоустроено, как сам Прейс, но оказалось, что Прейс
живет в небольшой комнатке, окно которой выходило на крышу сарая;
комната тесно набита книгами, в углу — койка, покрытая дешевым байковым одеялом, у двери — трехногий железный умывальник, такой же, какой был у Маргариты.
Нестор Катин носил косоворотку, подпоясанную узеньким ремнем, брюки заправлял за сапоги, волосы стриг в кружок «à la мужик»; он был похож на мастерового, который хорошо зарабатывает и любит
жить весело. Почти каждый вечер к нему приходили серьезные, задумчивые люди. Климу казалось, что все они очень горды и чем-то обижены. Пили чай, водку, закусывая огурцами, колбасой и маринованными грибами, писатель как-то странно скручивался, развертывался, бегал по
комнате и говорил...
Все замолчали. Тогда Сомова, должно быть, поняв, что надоела, и обидясь этим, простилась и ушла к себе в
комнату, где
жила Лидия. Маракуев провел ладонью по волосам, говоря...
Он вышел в большую
комнату, место детских игр в зимние дни, и долго ходил по ней из угла в угол, думая о том, как легко исчезает из памяти все, кроме того, что тревожит. Где-то
живет отец, о котором он никогда не вспоминает, так же, как о брате Дмитрии. А вот о Лидии думается против воли. Было бы не плохо, если б с нею случилось несчастие, неудачный роман или что-нибудь в этом роде. Было бы и для нее полезно, если б что-нибудь согнуло ее гордость. Чем она гордится? Не красива. И — не умна.
— Хорошо — приятно глядеть на вас, — говорила Анфимьевна, туго улыбаясь, сложив руки на животе. — Нехорошо только, что на разных квартирах
живете, и дорого это, да и не закон будто! Переехали бы вы, Клим Иванович, в Любашину
комнату.
Это было очень хорошо, потому что
жить в одной
комнате с братом становилось беспокойно и неприятно.
Клим почувствовал себя умиленным. Забавно было видеть, что такой длинный человек и такая огромная старуха
живут в игрушечном домике, в чистеньких
комнатах, где много цветов, а у стены на маленьком, овальном столике торжественно лежит скрипка в футляре. Макарова уложили на постель в уютной, солнечной
комнате. Злобин неуклюже сел на стул и говорил...
«Бедно
живет», — подумал Самгин, осматривая комнатку с окном в сад; окно было кривенькое, из четырех стекол, одно уже зацвело, значит — торчало в раме долгие года. У окна маленький круглый стол, накрыт вязаной салфеткой. Против кровати — печка с лежанкой, близко от печи комод, шкатулка на комоде, флаконы, коробочки, зеркало на стене. Три стула, их манерно искривленные ножки и спинки, прогнутые плетеные сиденья особенно подчеркивали бедность
комнаты.
Осторожно разжав его руки, она пошла прочь. Самгин пьяными глазами проводил ее сквозь туман. В
комнате, где
жила ее мать, она остановилась, опустив руки вдоль тела, наклонив голову, точно молясь. Дождь хлестал в окна все яростнее, были слышны захлебывающиеся звуки воды, стекавшей по водосточной трубе.
Наблюдая за человеком в соседней
комнате, Самгин понимал, что человек этот испытывает боль, и мысленно сближался с ним. Боль — это слабость, и, если сейчас, в минуту слабости, подойти к человеку, может быть, он обнаружит с предельной ясностью ту силу, которая заставляет его
жить волчьей жизнью бродяги. Невозможно, нелепо допустить, чтоб эта сила почерпалась им из книг, от разума. Да, вот пойти к нему и откровенно, без многоточий поговорить с ним о нем, о себе. О Сомовой. Он кажется влюбленным в нее.
Дронов
жил в мезонине, где когда-то обитал Томилин, и
комната была завалена картонами, листами гербария, образцами минералов и книгами, которые Иван таскал от рыжего учителя.
— Глупости, — ответила она, расхаживая по
комнате, играя концами шарфа. — Ты вот что скажи — я об этом Владимира спрашивала, но в нем семь чертей
живут и каждый говорит по-своему. Ты скажи: революция будет?
Вскоре явилась Любаша Сомова; получив разрешение
жить в Москве, она снова заняла
комнату во флигеле. Она немножко похудела и как будто выросла, ее голубые глаза смотрели на людей еще более доброжелательно; Татьяна Гогина сказала Варваре...
У себя в
комнате, сбросив сюртук, он подумал, что хорошо бы сбросить вот так же всю эту вдумчивость, путаницу чувств и мыслей и
жить просто, как
живут другие, не смущаясь говорить все глупости, которые подвернутся на язык, забывать все премудрости Томилина, Варавки… И забыть бы о Дронове.
Клим был очень неприятно удивлен, узнав, что в
комнате, где
жила Лидия, по воскресеньям собирается кружок учеников Маракуева.
Он видел, что в этой
комнате, скудно освещенной опаловым шаром, пародией на луну, есть люди, чей разум противоречит чувству, но эти люди все же расколоты не так, как он, человек, чувство и разум которого мучает какая-то непонятная третья сила, заставляя его
жить не так, как он хочет.
Жили они на Малой Дворянской, очень пустынной улице, в особняке, спрятанном за густым палисадником, — большая
комната, где они приняли Самгина, была набита мебелью, точно лавка старьевщика.
Варавки
жили на этой квартире уже третий год, но казалось, что они поселились только вчера, все вещи стояли не на своих местах, вещей было недостаточно,
комната казалась пустынной, неуютной.
— Затем выбегает в соседнюю
комнату, становится на руки, как молодой негодяй, ходит на руках и сам на себя в низок зеркала смотрит. Но — позвольте! Ему — тридцать четыре года, бородка солидная и даже седые височки. Да-с! Спрашивают… спрашиваю его: «Очень хорошо, Яковлев, а зачем же ты вверх ногами ходил?» — «Этого, говорит, я вам объяснить не могу, но такая у меня примета и привычка, чтобы после успеха в деле
пожить минуточку вниз головою».
Белые двери привели в небольшую
комнату с окнами на улицу и в сад. Здесь
жила женщина. В углу, в цветах, помещалось на мольберте большое зеркало без рамы, — его сверху обнимал коричневыми лапами деревянный дракон. У стола — три глубоких кресла, за дверью — широкая тахта со множеством разноцветных подушек, над нею, на стене, — дорогой шелковый ковер, дальше — шкаф, тесно набитый книгами, рядом с ним — хорошая копия с картины Нестерова «У колдуна».
Только когда приезжал на зиму Штольц из деревни, она бежала к нему в дом и жадно глядела на Андрюшу, с нежной робостью ласкала его и потом хотела бы сказать что-нибудь Андрею Ивановичу, поблагодарить его, наконец, выложить пред ним все, все, что сосредоточилось и
жило неисходно в ее сердце: он бы понял, да не умеет она, и только бросится к Ольге, прильнет губами к ее рукам и зальется потоком таких горячих слез, что и та невольно заплачет с нею, а Андрей, взволнованный, поспешно уйдет из
комнаты.
Вечером в тот же день, в двухэтажном доме, выходившем одной стороной в улицу, где
жил Обломов, а другой на набережную, в одной из
комнат верхнего этажа сидели Иван Матвеевич и Тарантьев.
— Да, отец действительный статский советник; десять тысяч дает, квартира казенная. Он нам целую половину отвел, двенадцать
комнат; мебель казенная, отопление, освещение тоже: можно
жить…
У Обломова было четыре
комнаты, то есть вся парадная анфилада. Хозяйка с семейством помещалась в двух непарадных
комнатах, а братец
жил вверху, в так называемой светелке.
— Ты опять «другие»? Смотри! — сказал он, погрозив пальцем. — Другие в двух, много в трех
комнатах живут: и столовая и гостиная — все тут; а иные и спят тут же; дети рядом; одна девка на весь дом служит. Сама барыня на рынок ходит! А Ольга Сергеевна пойдет на рынок?
Сначала, при жизни родителей,
жил потеснее, помещался в двух
комнатах, довольствовался только вывезенным им из деревни слугой Захаром; но по смерти отца и матери он стал единственным обладателем трехсот пятидесяти душ, доставшихся ему в наследство в одной из отдаленных губерний, чуть не в Азии.
Если он хотел
жить по-своему, то есть лежать молча, дремать или ходить по
комнате, Алексеева как будто не было тут: он тоже молчал, дремал или смотрел в книгу, разглядывал с ленивой зевотой до слез картинки и вещицы.
Однажды я раскрыл старую анатомию, лежавшую на этажерке той
комнаты, где я
жил, и был поражен.
— Это вы так судите, но закон судит иначе. Жена у него тоже счеты предъявляла и жаловалась суду, и он у нее не значится… Он, черт его знает, он всем нам надоел, — и зачем вы ему деньги давали! Когда он в Петербурге бывает — он прописывается где-то в меблированных
комнатах, но там не
живет. А если вы думаете, что мы его защищаем или нам его жалко, то вы очень ошибаетесь: ищите его, поймайте, — это ваше дело, — тогда ему «вручат».
Там
жилым пахло только в одном уголке, где она гнездилась, а другие двадцать
комнат походили на покои в старом бабушкином доме.
— Я
жить не стану, а когда приеду погостить, вот как теперь, вы мне дайте
комнату в мезонине — и мы будем вместе гулять, петь, рисовать цветы, кормить птиц: ти, ти, ти, цып, цып, цып! — передразнил он ее.
Райский лет десять
живет в Петербурге, то есть у него там есть приют, три порядочные
комнаты, которые он нанимает у немки и постоянно оставляет квартиру за собой, а сам редко полгода выживал в Петербурге с тех пор, как оставил службу.
Неохотно дала ему ключи от него бабушка, но отказать не могла, и он отправился смотреть
комнаты, в которых родился,
жил и о которых осталось у него смутное воспоминание.
— Ничего, бабушка. Я даже забывал, есть ли оно, нет ли. А если припоминал, так вот эти самые
комнаты, потому что в них
живет единственная женщина в мире, которая любит меня и которую я люблю… Зато только ее одну и больше никого… Да вот теперь полюблю сестер, — весело оборотился он, взяв руку Марфеньки и целуя ее, — все полюблю здесь — до последнего котенка!
Про маму же с Лизой мне давно уже стало известно, что они обе (для моего же спокойствия, думал я) перебрались наверх, в бывший мой «гроб», и даже подумал раз про себя: «Как это могли они там вдвоем поместиться?» И вдруг теперь оказывается, что в ихней прежней
комнате живет какой-то человек и что человек этот — совсем не Версилов.